– Куда же ты? – окликнул Ражный. – Не хочешь? Или не можешь?.. Тогда почему зарезал Кудеяра? Или ты сам выбираешь противника?
Молчун вскочил на кромку обрыва, уже далеко, и, поджав хвост, убежал в лес. А Ражный втоптал в песок носовой платок и вернулся на базу. Каймак все еще разгуливал по территории, нюхал цветы и, присев на корточки, искал среди быльника и ел какую-то травку.
– Это дикая петрушка, – объяснил он, когда заметил Ражного, остановившегося рядом. – Мы ее в детстве ели. Цветет весной и осенью… И ели весной и осенью. Потому что у меня было голодное детство.
Они были совершенно одни, и возможность разговора тет-а‑тет подвернулась идеально.
Каймак, однако, жевал и сплевывал мелкую, невзрачную траву.
– Никакого вкуса! Поражаюсь, господин Ражный, и как мы ее ели? Да еще насыщались?! Кстати, каждый человек имеет право на потребление пищи. Любой пищи, которую он в данный момент захочет. Это самое неотъемлемое право. Например, что вам в данное мгновение больше всего хочется?
Ражному хотелось опустить кулак на лысоватую голову шефа «Горгоны», поэтому он молча ушел в гостиницу.
Не оправдались ожидания и потом, когда втроем, отправив Карпенко за дверь, уселись за стол в Зале Трофеев. Финансист с удовольствием накинулся на пищу, Ражный хоть и был голоден после правила, однако же пил лишь чай с медом, а Каймак опять ничего не ел, благодушно развалясь в кресле, хотя на столе был и рокфор, и омуль с сильным душком, и что-то еще, осклизлое, с зеленоватым оттенком. Сидели так около получаса, и в какой-то момент, словно забывшись, Поджаров заговорил, вернее, начал было говорить в тему:
– У нас есть будущее, господа. Есть оперативный простор, как говорят военные, и есть реальные надежды на успех. Не так ли, господин Ражный? Вы готовы разделить с нами не только трапезу, но и будущее?
Он ответить не успел, впрочем, и не спешил отвечать, да и Каймак вдруг сделал крутой вираж в назревающей беседе:
– В Америке все не так, как у нас! Это единственная в мире правильная страна, там правильная свобода, правильная экономика, правильное питание и истинные права человека. Да… Она бомбит, кого захочет и когда захочет. Она судит по своим законам и наказывает по своему усмотрению. В этом видится проявление Божественной воли, господин Ражный. Как вы считаете? Или вы, как все патриоты, ненавидите американский образ жизни?.. А напрасно! У них есть чему поучиться. Но ниггеры! Ниггеры! Вот их проблема! Скоро они пустят всех белых… на шашлык. Не верьте американским фильмам, там сплошная ложь. Нет и никогда не будет дружелюбия и терпимости между этими расами…
Никто не знал, сколько бы еще пришлось выслушивать эту банальщину, если бы не открылась дверь и в Зале Трофеев не появился Агошков.
– Кушать подано, – скрывая сарказм, проговорил он в потолок. – Бур… Бер… Беркикю готово.
Каймак в тот же миг оборвал свою речь, вскочил и устремился к выходу.
– Не беркикю, а барбекю, – поправил он егеря и сказал всем: – Приятного аппетита, господа!
Ражный облегченно вздохнул и открыто посмотрел финансисту в лицо.
– И где же повышенная энергия твоего шефа? Кажется, он вообще свихнулся после Америки… Понимаю, голодное детство, но при чем здесь наш проект?
Почудилось, Поджарову стало стыдно за шефа, отвернулся, будто бы доставая рокфор, сказал с бодрой усмешкой:
– Путь к сердцу мужчины!.. Он просто проголодался. Вот покушает, и увидишь…
– В его присутствии никаких переговоров, – оборвал Ражный. – Мне он не нужен ни голодный, ни сытый.
– Опять ультиматумы, – расстроился финансист, махнул рукой и случайно уронил бутылку – вино хлынуло на скатерть и побежало к нему на колени.
– Он привез из Нью-Йорка два миллиона! Наличными! – отрывисто и страстно сказал он, не обращая внимания на потоп. – Деньги на реализацию нашего проекта! На создание и содержание школ. И это лишь первое поступление капитала!
– Странно: кто дает такие деньги? Посмотреть – извращенец, послушать его – полный идиот…
– Да! У нас всякий инакомыслящий – идиот! – вдруг согласился Поджаров. – А для Штатов – вполне нормальный и прогрессивный человек и вовсе не извращенец. Везде в мире принимают и понимают, особенно богатые люди. Это мы тут все идиоты и извращенцы, потому что не умеем ни жить, ни работать, ни уважать друг друга. Между прочим, говорят, что Михаил Идрисович – человек будущей России, свободный, раскрепощенный и демократичный. Разве тебе не хочется жить богато и с детской непосредственностью? И никогда не слышать слово – нельзя?
– Много чего хочется…
– У богатых свои причуды… Находят общий язык. – Он понял, что хватил через край в своих верноподданических чувствах, прожевал и запил рокфор соком. – Никогда не ел этот сырок. И знаешь, совсем даже не плохо. А омуль с душком вообще замечательная штука! Попробуй? На запах внимания не обращай, как только возьмешь в рот – никакого запаха…
– Мы ждем японца? – в упор спросил Ражный.
Финансист на сей раз ответил честно:
– Должен быть с минуты на минуту. Без него нельзя.
– Это он вас помирил?
И тут Ражный вдруг понял причину столь резкой перемены в поведении Поджарова: прямо на обеденный стол глядели пластмассовые кабаньи глаза и раздутые, хищные ноздри будто тянули воздух и принюхивались к резкому запаху тухлятины.
Да он под пристальным взглядом камер ничего, кроме дифирамбов, и петь не станет!
– Кстати, а почему бы нам не встретить Хоори? – предложил Ражный. – Если с минуты на минуту? И свежим воздухом подышать? Здесь все провоняло гнилой рыбой.