Волчья хватка. Волчья хватка – 2 (сборник) - Страница 194

194

– А мне сказали, она счастье здесь ищет, – более для себя самого проговорил Ражный, и потому бродяга не услышал, но оживился:

– Слушай, Ражный!.. Так ты понял, зачем тебя Ослаб в Вещерские леса загнал?

– Дела и помыслы старца не обсуждаются…

– Ладно тебе кроткой овечкой прикидываться. Со мной можно и откровенно, я не опричник. И теперь не аракс. Так, болтаюсь по лесу, даже подраться не с кем…

– Я тоже пока болтаюсь…

– Вотчинники и здесь при месте, – уверенно заявил бродяга. – А еще ты не задумывался, с чего это вдруг Ослаб треть Засадного Полка в эти леса свел? И еще многие на подходе, суда ждут…

– Задумывался, – признался Ражный. – Потом перестал. Замыслы старца неисповедимы для нас, грешных.

– Ой-ёй-ёй! Слова-то какие знаешь. На Памире иначе говорил… Тебя что, не интересует собственное будущее?

– Хоромы себе срубил и успокоился. Будь что будет.

– Не пойму, ты серьезно или придуриваешься?

Если бы за «снежным человеком» не гонялась целая погранзастава со спецназом в придачу и если бы Ражный не встретил его на Памире, мог бы заподозрить, что гость – очередной искуситель, присланный смутить его чувства.

– Болтовни не люблю, – признался он. – Сейчас все обсуждают дела Ослаба, даже сороки. Чего только не наслушался…

– Надеешься, учтут твою преданность воинству и на ветер поставят?

– Мне все равно, хоть на ветер, на снег, на дождь, – уклонился от ответа Ражный.

– А ты знаешь, что делают, когда ставят на ветер?

– Поставят – узнаю…

– Тогда уже поздно будет! – засмеялся бродяга. Он что-то знал о касте избранных. Наверняка должен был знать, скитаясь на Вещере столько лет, однако расспрашивать его о подробностях уже было нельзя.

Захочет – скажет сам…

Победитель олимпийских чемпионов не захотел, и пауза затягивалась. Ражный осторожно вынул из-за печи раму.

– Ты отдыхай, странник, а у меня заделье есть…

– Эх, Ражный, жалко мне тебя… Так и быть, научу, как выйти сухим из воды.

– С чего это вдруг?

– Долг платежом красен. Памирский перевал я частенько вспоминаю.

– Что ж ты сам-то подмок?

– У меня другая ситуация, – уклончиво сказал бродяга. – Слушай внимательно. Поскольку ты холостой, то легко можешь получить шанс!.. Можешь заслужить помилование, если возьмешь замуж одну из кукушек. Для чего они бегут в эти леса? Да чтоб такого бедолагу найти, как ты, и замуж выйти. А тебе сразу полная реабилитация, понял? Берешь кукушку – и к себе в вотчину! Только бренку предупреди, чтоб не искал. И наплевать, старая попадется или страшная. Зато дешево и сердито. Вернешься в свою вотчину.

Ражный вспомнил калика, что привел его на Вещеру, и его так и не открытую тайну…

– Что же ты не воспользовался? – усмехнулся он.

– Да ведь я не стоял в Судной Роще. По своей воле сюда приперся.

– Не годится.

– Почему?!

– На сказку очень уж смахивает.

– Это не сказка, а древний обычай. Между прочим, преподобным еще установлен, чтоб даже в самом безвыходном положении, как у тебя, род продлить. Кстати, очень продуманный обычай, мудрый.

Ничего подобного Ражный не слышал даже от кормилицы Елизаветы, которая много рассказывала и о сороках, и о кукушках.

– Мудрый, да только неизвестный, – отозвался он, испытывая смутные чувства. – Впервые слышу…

– А пока на Вещеру не попадешь – не услышишь. Сие есть тайна великая. Бренки и калики замалчивают, чтоб послушников в узде держать. Так ведь и суд Ослаба вам нипочем! – Бродяга вздохнул, разлегся на лежанке. – Не хоромы строить тебе надо, а кукушку искать.

Хоть «снежный человек» принес ему огонь, но Ражный вдруг подумал, что сам бы к нему не пошел, чтоб разжиться угольками, – как и к Вяхирю…

– Ну что стоишь? – поторопил бродяга снисходительно. – Ноги в руки и бегом за своей долей!

– Сейчас некогда, – в сторону обронил Ражный. – Рамы вставить надо, тепло уходит…

– Вот вы, вотчинники, все одинаковые! – лениво изумился бродяга. – Домовитые!.. Но в стенах ли счастье?

Ражный развел на улице костер и с прежними смутными, беспокойными чувствами начал прокаливать замазку на стеклах.

Поздно вечером странствующий рыцарь молча запихал в рюкзак свой просушенный гардероб, положил на подоконник упаковку спичек и три парафиновые свечи.

– Ну, благодарствую за теплый прием, – сказал он на пороге. – Не поминай лихом. Вещера тут одна, может, и сведет еще…

– Переночуй, – предложил Ражный. – Куда ты на ночь глядя?

– Мне еще лучше в темноте. Я же Сыч – ночная птица…

И тотчас ушел в густой сумрак, насыщенный еще и сильнейшим снежным зарядом.

Гроза всего Вещерского леса, о котором предупреждал калик, на вид оказался не таким и грозным, даже благодарным, коль помнил о встрече на Памире и открыл тайну древнего обычая. И все равно на душе у Ражного было смутно и неспокойно. Будто Сыч не только принес спички и растопил печь, но еще заронил искру надежды на избавление от сирого существования в лесах, хотя Ражный начинал привыкать к нему и уже ощущал, что не просто выживает здесь и ждет окончательного приговора бренки, а живет. Останься он один на один с собой, в земляной берлоге, еще неизвестно, какое бы вызрело решение, не исключено, сейчас бы искал себе применение где-нибудь в миру, в большом спорте, где все покупается и продается.

Или бродяжил бы, как Сыч!

Неведомая покровительница могла быть кукушкой…

Эта осторожная, боязливая, как дикая птица, мысль вползла к нему в голову, как только бродяга, словно между прочим, походя, рассказал об утвержденном еще Сергием обычае.

194