Волчья хватка. Волчья хватка – 2 (сборник) - Страница 179

179

Она, а точнее ее невесомая, призрачная, как все в этом лесу, плоть стояла над ним и смотрела в лицо огромными, печальными глазами.

– Не знаю, где твой сын, – проговорил он и протянул руку, чтобы погладить волчицу. – Нас стравили…

Но волчица мягко отскочила и исчезла, а он, не просыпаясь, глубже спрятал голову в тулуп и с облегчением подумал, что все это лишь сон.

Наутро же, едва умывшись в реке, он сразу взялся за топор и тут обнаружил, что под елью, где он спал, стоит небольшой плетеный короб-пестерь с лямками – обычно с такими ходят по грибы или ягоды. Первой мыслью было, что стоит он тут давно, может, с осени, с грибной поры – кто-то забыл или потерял, но когда откинул крышку, увидел там каравай свежего, ржаного хлеба, берестяной туес с медом и увесистый узел с хрящеватым мясом, высушенным до деревянной твердости. На самом дне оказался матерчатый мешочек с сухофруктами.

Тот, кто принес и оставил короб, отлично знал пищу араксов в повседневной жизни, и это был тот же человек, однажды одаривший самым необходимым в безлюдной тайге.

Теперь Ражный уже не мог отделаться от дум и предположений, кто бы это мог быть: судя по топору, глубоко всаженному в кондовую сосну, – мужчина, по коробу и заботливому набору продуктов – бесспорно, женщина.

Неужели сдобрилась вдова-сорока? Прилетела ночью, увидела спящим и не стала будить…

Ну не похоже это на сороку!

Сначала Ражный съел немного сушеных яблок, через два часа хлеба с медом, еще через два отрубил топором кусочек хряща – выходить из голодовки следовало осторожно. Целый день он работал без отдыха и гонял навязчивые мысли по кругу.

Насыщенное энергией пространство, пища, а более всего, неожиданное внимание обитателей Вещерских лесов вдохновили его, и к вечеру он положил на мох еще два венца и стал делать заготовки на пол и потолок – колоть бревна на плахи. Когда совсем стемнело, он пошел умываться на речку и, возвращаясь назад, вдруг остановился, взирая на первые три венца, белеющие во мраке. Получалась даже не избушка, а домик, и если сделать два окошка, смотрящих в реку, да высокое крылечко, вообще будет теремок.

Удовлетворенный, он переночевал уже в своих стенах и на следующий день, прихватив пустой короб, пошел к вдове в брошенную деревню – поблагодарить, если это приходила она, или разузнать, что за покровитель объявился в Вещерских лесах. А заодно поискать стекла для окон или хотя бы осколков.

Сороки дома не оказалось, должно быть, куда-то упорхнула, и он стал собирать стекло и выдергивать гвозди на развалинах изб, благо снег на открытом месте за ночь согнало дождем и земля вновь обнажилась. Копаясь на руинах, подернутых травой и мхом, он не заметил, когда прилетела сорока, и увидел ее уже во дворе, хлопочущей по хозяйству.

– Благодарю за хлеб-соль, – сдержанно сказал Ражный и подал короб.

И по ее непонимающему, отчужденному взору понял, что это была не она.

– Ты почему без спроса лопату взял? – строго спросила сорока.

– Я не брал, – совсем уж по-ребячьи ответил он. – Топор и тулуп вот взял…

– Как вам не стыдно! Воины, араксы!.. Тьфу! – Сорока подхватила охапку дров и ушла в избу.

Ражный потоптался возле крыльца, потом сложил в короб битое стекло, ржавые, самоковные гвозди и отправился в свои чащи.

Уже непроизвольно он все еще искал следы присутствия человека, однако и в лесу снег сгоняло быстро, а оставшийся лежал слякотной кашей, так что и заметать их не было нужды. Он уже хорошо изучил направления в этой части Вещерских лесов, тем более не первый раз ходил в брошенную деревню, поэтому шел, повинуясь внутреннему компасу и не заботясь об ориентации. И остановился среди заросшей осинником вырубки, вдруг осознав, что оказался в незнакомом месте.

Подобного унылого и однообразного ландшафта не могло быть на пути, иначе бы раньше он никак не прошел мимо: старый лесоповал тянулся во все стороны на несколько километров и зрелый, высокий ельник едва просматривался на горизонте. Он огляделся и понял, что сильно забрал вправо, а надо было идти кромкой по материковому лесу в сторону редких, высоких тополей, вдоль речной поймы, сейчас едва видимых на расстоянии. Вернувшись своим следом к краю вырубок, Ражный вошел в густое чернолесье и неожиданно оказался на заброшенной узкоколейке со снятыми рельсами. Напиленные из кругляка шпалы частью давно вросли в землю, частью встали на дыбы из-за подмытой узкой насыпи и, присыпанные снегом, сейчас напоминали рухнувшую изгородь.

Ражный точно помнил, что не пересекал никаких заброшенных дорог и даже не подозревал, что таковые здесь когда-то существовали. Он хотел вернуться назад и в этот миг почуял явственный запах дыма, а секундой позже увидел приземистую рубленую железнодорожную будку, спрятавшуюся в зарослях густого малинника. Единственное окно было затянуто целлофаном, плоская крыша завалена свежей глиной, над железной трубой вился дымок – кому-то повезло, наткнулся на готовое жилье!

– Есть кто живой? – Ражный подошел поближе.

Под застрехой большая поленница свежих, из сухостойной сосны дров (значит, пила есть) и десятка три нерасколотых чурок, у стены две широкие осиновые доски, похоже, заготовки для охотничьих лыж: ничего не скажешь, человек тут поселился хозяйственный, вотчинный.

В следующее мгновение из низкой и широкой двери вышел квадратный человек лет под семьдесят, в движениях, взгляде, а более всего в проломленной переносице угадывался аракс.

179