Волчья хватка. Волчья хватка – 2 (сборник) - Страница 149

149

Разогрев наконец-таки железо, экзекутор заскочил на телегу, откинул тряпку с задней стороны клетки и сунул арматурину между прутьев. Прежде раздался утробный рев, потом пахнуло вонью паленой шерсти, и в следующий миг из открытой клетки серым сполохом выскочил волк.

Ражный оторопел от неожиданности. Настроенный увидеть калика – пусть озверевшего верижника, но все же в человеческом образе, – он в первое мгновение попятился назад. Когда же зверь, спрыгнув на землю, присел и ощерился, он узнал Молчуна: прижатое левое ухо была с пулевой пробоиной.

Но что же сотворили с ним?! Вместо одного глаза зияла черная, с запекшейся кровью, дыра, на втором – гнойное бельмо. Из разбитого носа сочилась сукровица, старые раны изодраны, а на серой шерсти – горелые пятна пежин от шеи до репицы хвоста.

И только ослепительно-белые клыки, обнаженные в немом оскале, оставались невредимыми и первозданными.

Разъяренный до крайней степени, он ничего не понимал, не чуял, да и вряд ли что видел, лишь угадывая перед собой человека. И все – от бешеного пенного оскала до пружинистой, хищной походки и поджатого полена – все в нем было звериным. Совершенный им за краткую жизнь величайший путь эволюции был уничтожен, превращен в ничто за считаные часы.

Достойную казнь придумал Ослаб, решил вернуть ему Ярое сердце, сведя в Судном Пиру с очеловеченным зверем…

Ражный не мог даже изготовиться, принять какую-то стойку, положение – опыта схваток с хищниками не было, он лишь мечтал отыскать берлогу и потягаться силами с медведем.

А волк уже имел опыт, расправившись с Кудеяром: судя по следам, схватка длилась полчаса, не меньше – не так-то просто было взять одичавшего лесного человека…

– Молчун? – негромко окликнул он, более оттого, что был растерян и ошеломлен видом волка.

Тот не услышал, захлебываясь от ярости, сделал первый скачок и, не останавливаясь, в тот же миг – стремительный боевой бросок. Ражный отшатнулся, волчьи клыки захватили пояс аракса и, сдернув с него кованую бляху, оставили два глубоких, будто отштампованных следа. И только сейчас он вспомнил, что вышел на поединок в чужих одеждах, напитанных незнакомыми волку запахами, если он что-то мог улавливать разбитым носом со вздувшимися ноздрями.

Зверь оказался за спиной и если бы мог мгновенно остановить инерцию семидесятикилограммового тела, успел бы сделать еще один прыжок, сзади – Ражный повернулся к нему с некоторым опозданием, левым плечом, чтоб отразить удар, однако не теряя надежды, прикрикнул:

– Не смей! Не смей, Молчун!..

И оборвал себя, вдруг осознав, что это не просто недоразумение – поединок. Судный Пир! И независимо от того, кто выставлен противником, ему надо сражаться. Суть сейчас заключалась не в приговоре, вынесенном по воле старца; для того чтобы вернуть воинский дух, он бы и родного брата выставил на ристалище, если бы таковой имелся в природе.

Иное дело, в воле Ражного было, как завершить такую схватку…

После первого неудачного рывка зверь отскочил на несколько сажен и теперь, развернувшись, крался с прижатыми ушами и вздыбленным загривком. Бельмо на единственном уцелевшем глазу мешало ему определить расстояние до цели, а самый сильный и точный удар волк обычно наносил с расстояния трех метров или в тройном прыжке, совокупив силу челюстей с энергией движения. Ражный стоял, как в кулачном зачине, левым плечом вперед, машинально прикрывая правым локтем рану на боку. Он мог оказывать пока лишь пассивное сопротивление, поскольку для нападения, для атаки следовало избрать какую-то тактику, а ничего! Ровным счетом ничего из огромного арсенала не годилось! Перед ним был хищник, зверь с особой психологией и непредсказуемым поведением. Мало того, он находился постоянно в состоянии Правила, в состоянии дикого, животного аффекта, что удесятеряло его силы и выносливость.

Как всякий боец, в критических, опасных ситуациях Ражный мыслил образами, и в сознании стремительно проносились десятки заготовок, образцов, стандартов ведения схватки.

И осыпались, как ненужный мусор…

Между тем волк прыгнул! И скорее интуитивно, в миг, когда зверь оторвался от земли, Ражный ушел в сторону, и в волчьих зубах оказалась рубаха – клок крепчайшей ткани был вырван из подмышки. Причем хватка была настолько сильной, что Ражного развернуло лицом к Молчуну. А тот прокатился на полусогнутых лапах по мерзлой стерне и вновь был в боевой стойке. На сей раз бросок последовал мгновенно – волк не давал опомниться, но плохо видел, рванул наугад, и это спасало. Еще шмат тряпки был унесен зверем, выхваченный из левого рукава, и лопнула кожаная шнуровка на груди. Но перед внутренним взором уже стоял спасительный образ бродячего аракса, нарушителя государственной границы, пойманного в горах. Вернее, все, что он тогда мимоходом обронил о своих поединках с дикими зверями. Он ничего не говорил о схватках с волками, поскольку боролся с хищниками из семейства кошачьих, однако сознание выхватило и запечатлело две детали: зверь не может изменить направление в полете. И ни в коем случае нельзя давать вкусить или хотя бы почуять горячую кровь.

С кровью было ясно. Еще бы сказал, какой зверь делает только прямой прыжок? Бенгальский тигр? Пума? Снежный барс?..

Молчун пока что рвал рубаху, не чуял свежей крови, которая взбесила бы зверя еще сильнее, и после первых неудачных бросков с дальней дистанции стал менять тактику, подходить ближе, и это становилось опаснее для Ражного. С короткого расстояния было легче понять и увидеть намеренья противника, но оставалось меньше времени на ответную реакцию. В кулачном зачине можно парировать удар, поставить защиту – тут же под клыки хищника не подставишь руку, не заслонишься ею; любой просчет, всякое неосторожное действие, ориентированное на соперника – человека, тотчас закончится победой зверя.

149