– Да ты с ума сошел, – внезапно ощутив рвотный позыв, выдавил Ражный. – С чего ты взял?
Каймак пошевелился, расслабился, и из руки на пол вывалился бараний бочок. Поджаров наконец опомнился, вошел в номер и притворил за собой дверь. Однако все еще жевал и сглатывал…
– Он сам сказал!.. Когда я поел… – Агошкова загнуло еще раз.
И в тот же миг начало рвать финансиста.
– Ты что? – спросил Ражный. – Тоже человечины наелся?
Финансисту будто полегчало, схватив с кровати полотенце, вытер лицо и будто стер страх и ошеломление, выматерился.
– Что ты сделал, придурок?! – Это относилось к егерю. – Ты соображаешь, что натворил?! Да пусть он жрет что угодно! У него же деньги!..
И осекся, поняв, что внушение не по адресу: егерь ни о каких деньгах не знал и знать не мог. В сердцах пнул бараний бочок…
В это время на пороге очутился Карпенко, невозмутимо оглядел номер, присвистнул:
– Ни хрена себе! Картина Репина… А я посуду мою внизу, думаю, что за шум? Вы чего, мужики, офонарели?
На него никто не обратил внимания. Финансист сел на кровать и обхватил голову руками:
– Что будем делать? Как деньги вытаскивать?
Вероятно, сказано было Ражному, а может, и самому себе как размышление вслух.
– Это ты его прирезал? – спросил старший егерь Агошкова. – Удар знакомый…
– Посмотри, что на блюде? – Ражный указал кивком головы. – Что это такое?
Карпенко осторожно взял Каймака за остатки волос, отставил голову на стол.
– Как что? Мясо. Жареное на углях мясо… – Понюхал. – Нет, сначала подкопченное, потом зажаренное. Называется – барбекю. Это берется бочок… Ребрышки! Сначала чуть коптятся, потом жарятся на углях. Или в духовке…
У Ражного заныл раненый бок, словно к непогоде.
– Чье? Чье мясо?!
– Кто его знает? – взял кусок, покрутил. – Сергеич, я хоть и старший егерь, но вот так, с ходу определить…
– Ты медик. Фельдшер! Скажи, это человечина?
– Человечина? – спокойно переспросил Карпенко, потрогал обглоданные кости возле Каймака, понюхал. – По запаху, так вроде человечина…
– А ты что, нюхал ее?! – Его невозмутимость выводила Ражного из себя.
– За стол усадил! – вдруг стал рассказывать Агошков. – И не приставал. Не домогался на сей раз! Стакан водки налил, про жизнь расспрашивал, про детей…
– Кто ее не нюхал, если в медицинском учился? – пожал плечами старший егерь. – Скелеты вываривали… Хрен знает, по виду как собачатина. Или тощая свинина. По костям, так гомо сапиенс… А может, и не сапиенс. Просто гомо… В общем, барбекю.
– Труп надо убрать, пока не приехал Хоори! – вскочил финансист. – И все следы!..
И тут в номер влетел телохранитель Каймака и мгновенно, профессионально оценив обстановку, выхватил пистолет из плечевой кобуры, наставил сразу на всех.
– Стоять! Не двигаться! Кто его?!
– Я! – крикнул Агошков, при виде нацеленного оружия вдруг наконец-то выпрямившись. – Это я его грохнул!
И пошел на ствол пистолета грудью. Телохранитель не ожидал такой прыти, сделал шаг назад.
– Стоять!
– Стреляй! – рванул на груди камуфляжную куртку и тельняшку. – Стреляйте, людоеды! Не хочу! Я не хочу с вами жить! Стреляйте! Или я вас всех!.. Как кабанов!..
Он бы выстрелил. Уже и палец на спусковом крючке вытянул его холостой ход, но лишний шаг назад и порог под пяткой телохранителя спасли Агошкова. Остальное произошло молниеносно – спецназовская подготовка пошла впрок. Егерь вышиб пистолет, нанес сильнейший удар в пах и с разворотом – каблуком по голени. В следующий миг подхватил оружие с пола, резанул волчьим взглядом.
– Пропустите! Я уйду! Никого не трону!
Его никто не держал и не собирался задерживать. Агошков с разбега прыгнул на подоконник и полетел вниз вместе с разбитым стеклом и рамой.
Когда отзвенели осколки – телохранитель все еще корчился на пороге, Поджаров поднял кулаком его подбородок.
– Не сохранил тела – убирай труп. Завернешь в ковер и спрячешь пока… в шкаф. А здесь все замоешь и приведешь в порядок.
Подавленный и очумелый, тот все-таки подчинился, захромал к убитому, свалил его со стула на пол. Ковер был прижат столом и креслами, не вытаскивался, и Карпенко бросился помогать.
– Когда уедет косоглазый, покажу, каким ходом вынести и где загрузить в машину, – продолжал распоряжаться финансист. – А для всех – Каймак пошел гулять по лесу. У него были задвиги…
– За что его? – тоскливо спросил телохранитель, как почудилось, глядя на шефа с любовью. – С прибабахами, но безобидный был…
– Божья кара, – серьезно бросил Ражный, однако Поджаров объяснил конкретнее:
– За людоедство. Работай!
– Что?! – протянул тот и попятился от трупа. – Как это?..
– Человечину жрал! – еще конкретнее объяснил Карпенко. – Давай заворачивать, чего встал?
Телохранитель уперся спиной в стену, уронил картинку на пол – грустный, осенний пейзаж.
– И я тоже?! Он угощал… Со своего стола! – потыкал пальцем. – И я тоже?!
– Да, блин, ты будешь работать? – прикрикнул старший егерь. – Берись давай! Он же не легкий, вон какую тушу наел…
Телохранителя тоже перегнуло, дернулась спина, однако желудок оказался крепким.
Карпенко пожалел его, и тоже весело, с хохотком:
– Эх ты!.. Рядом ведь был с ним постоянно, все видел. Теперь глаза пучишь. – В одиночку вытащил ковер из-под стола, начал заворачивать. – Если человек все перепробовал в жизни, все испытал? Если всего уже по горло и изо рта валится? Вместо баб подавай мужиков, вместо нормальной еды – гнилую рыбу или какую-нибудь экзотическую дрянь… Остается только каннибальство. А что еще?