Моросил осенний, однако теплый дождик, ветер дорывал остатки листвы, поэтому отчетливый гул техники Савватеев услышал почти сразу и, ориентируясь на него, двинулся напрямую.
Увидев впервые круглый вывал леса и воронку, забитую березовыми чурками, Савватеев понял, что все здесь было приготовлено для уничтожения следов взрыва, но почему-то не доведено до конца – может, что-то отвлекло, а может, не спешили, полагаясь на отдаленность и безлюдье в глухом углу. И вот сейчас начатое дело довершили с особой тщательностью: бульдозер с навешанными впереди стальными клыками вырвал все пни, сдвинул их на край в одну кучу и теперь утюжил ее гусеницами, превращая в жеваную деревянную кашу, смешанную с землей и лесным мусором. Второй трактор тем временем уже распахивал поляну, выворачивая белесые пласты мягкой подзолистой почвы с остатками корней.
Там, где была воронка, оказалась совершенно ровная площадка, наискось разрезанная плугом, и отличалась лишь пятном вывернутой из глубины светлой глины.
Савватеев постоял на краю этого поля, посмотрел на ударную работу землеробов и, испытывая мстительное удовлетворение, словно он сам разрыл, перемешал и уничтожил все следы, не спеша побрел назад, но уже по лесовозной дороге. Ветер задул с севера, стало вдруг сыро, пасмурно и промозгло, однако впервые за последние дни Савватеев чувствовал себя хорошо и сначала никак не мог понять, отчего, пока не ощутил, что по спине и затылку вместо постоянного озноба, будто горячая струйка песка, течет тепло. Он не задумывался, не анализировал, что же такое произошло; просто наслаждался неким абсолютным отсутствием страха перед пространством, от которого еще недавно морозило. Он будто бы неожиданно для себя свыкся с мыслью, что в реальном мире существует еще нечто недоступное разуму, как та самая шаровая молния, и, главное, нет никакой нужды, необходимости как-то раскрывать, изучать и познавать его. И пока оно существует, как устойчивая литосферная плита под ногами, можно жить спокойно, не задумываясь о будущем.
На дороге, прислоненный к дереву, стоял велосипед с двумя плетеными торбами, а чуть в стороне пожилой человек в старомодных, с толстой оправой очках стоял на ступеньках деревянной лестницы и срезал грибы с высокого, трехметрового ветровального пня. Внизу была расстелена пленка, и опята, точнее одни шляпки, валились на нее частым дождем. Савватеев подошел поближе – старик не обратил внимания, занятый почти ювелирным делом: в его замерзшей, посиневшей руке вместо ножа оказалась опасная бритва. Тугие и плотные строчки грибов увивали весь пень снизу доверху, иногда превращаясь в густые шапки, и, видимо, требовались умение и осторожность, чтобы срезать их, не повредив ножек.
– Здравствуйте, – сказал Савватеев. – Здорово у вас получается.
– Да, – не глядя обронил интеллигентный старик. – Приходится делать хирургическую операцию.
Точными и быстрыми движениями он словно обрил шляпки грибов, которые мог достать, после чего спустился на землю, передвинул лестницу и лишь после этого убрал бритву и протянул руку:
– Прокофьев, профессор.
– Первый раз вижу, чтобы грибы собирали с лестницей, – признался Савватеев.
– Молодец, – благодушно похвалил старик и похлопал пень ладонью. – Постарался нынче, вон какой урожай. Сто пятьдесят килограммов дал.
– Один пень?
– Это не пень. Это мой кормилец. – Старик полез по лестнице. – Пенсия маленькая, лекций сейчас не читаю… Не приглашают… Извините, надо спешить, а то перерастут.
– Кто перерастет?
– Опята.
Грибы здесь и впрямь росли на глазах: сначала между старых корней появлялась короткая и толстая тычинка, затем ее острие набухало и разворачивалось в мясистую шляпку. За несколько минут только что срезанные строчки вновь закурчавились и начали медленно раздаваться вширь. Тем временем Прокофьев закончил свою операцию на другой стороне пня и снова переставил лестницу.
– И так целый день, – объяснил он. – Страда…
– Интересно, – хрипловато сказал Савватеев. – Беспрерывный процесс…
– Только нынче, – пояснил профессор, работая бритвой. – На будущий год такого может и не быть.
– Это что, специальные удобрения?
– Обратите внимание на летние побеги деревьев. Они втрое больше обычных. И без всяких удобрений, естественный процесс.
– Отчего?
– Никто не знает… Я писал в газеты, к биологам обращался – никому не интересно.
– Может, от падения метеорита?
– Не исключено… Местные жители отслеживают этот феномен много лет. Есть воздействие радиоактивности, но, говорят, и до войны так же было. И без метеоритов…
– А зачем поляну вспахали?
– Какую поляну?
– Где метеорит упал.
– Баруздин пашет… Весной посеют овес с горохом. Подкормочная площадка…
– Вокруг заброшенных полей полно, а он полянки пашет…
Прокофьев на секунду оторвался от пня, поправил очки – разглядывал.
– Зверь боится больших полей, – сказал он, уже орудуя бритвой. – Он любит закрытые площадки. Чтобы раз – и в лес. И для охотников удобнее. Сел на лабаз, и все как на ладони…
– Вы охотник?
– Исключительно по грибам. В этом году повезло. – Он вдруг обреченно вздохнул. – Что на будущий?.. Вы, случайно, собаку не видели? Рыжая немецкая овчарка?
Вот кто был владельцем застреленной во время захвата базы собаки…
– Нет, не видел, – проговорил в сторону Савватеев.
– Тоже была кормилица… Убили, наверное, эти, а говорят – убежала.