Волчья хватка. Волчья хватка – 2 (сборник) - Страница 196

196

И вдруг словно вспышкой озарило память: да это же взор волчицы! Той самой, что уже однажды приснилась и которую гоняли сначала на вертолете по зарастающим полям, потом по заброшенной деревне. Только что ощенившаяся, она уходила от охотников с волчонком в пасти или пережидала опасность, спрятавшись в траве, и Ражный несколько раз, будто на рогатину, натыкался на ее взгляд и отводил глаза, чтобы не выдать полякам.

Это сходство было настолько неожиданным и явным, что в первый миг он ощутил оцепенение – забыл, зачем пришел сюда. Потом резко развернулся, как на ристалище, и побежал вдоль лыжни, стараясь держаться подальше на тот случай, если эта женщина со взором волчицы пойдет назад. В какой-то момент он ощутил охотничий азарт, словно и в самом деле преследовал зверя, а километра через три, когда путаный и расплывающийся розово-синий шлейф стал более отчетливым, появилась надежда, что сможет догнать ее еще по пути и без волчьей прыти. Однако сколько бы ни прибавлял скорости, срезая углы, видел впереди лишь свежую лыжню, которая точно вывела к темным ельникам на берегу, где стояло его прибежище.

Ражный обрезал ельники по кругу – выходного следа не было. Ни на земле, ни в воздухе.

– Теперь ты никуда не денешься, – вслух проговорил он и встряхнулся, передавая вращательные движения от головы к ногам, как это делают волки или собаки, стряхивая бесполезные сейчас остатки ража.

Теперь он уже не видел «инверсионного» следа, а лишь лыжню, заканчивающуюся возле крыльца веером. Так разворачиваются малые дети, но никак не опытные лыжники.

И было непонятно, вошла ли волчица в дом или чего-то напугалась, поэтому тихо развернулась и ушла назад…

Ражный затаился за кучей срубленных сучьев и минут двадцать стоял неподвижно: из трубы курился дымок – топилась заряженная с раннего утра печь, в окнах, высвеченных солнцем, не было и тени какого-либо движения – создавалось впечатление, что в его «вотчине» никого нет. Заземленный, утративший волчью прыть, он вместе с болью в мышцах ощутил, как начинает ломить от холода босые ноги и озноб охватывает разгоряченную спину. После состояния ража, как и после Правила, земное притяжение резко обострялось, и то, что в обычной жизни кажется естественным – вес собственного тела, рук и ног, наливалось тяжестью и кровью, как у космонавтов после долгого пребывания в невесомости. С той лишь разницей, что раж выделял из человека энергию крови, а Правило – солнечную, накопленную в костном мозге…

Стоять тут и ждать больше не имело смысла, поэтому он не скрываясь подошел к дому и с затаенной надеждой отворил дверь.

Чуда не случилось…

7

Карпенко наконец-то разогнулся, перевел дух и захохотал уже громко, изредка переходя на утробный сдавленный стон. И этот полузадушенный экстазом смех заставил оторвать взгляд от оголенных, намертво стиснутых челюстей. Савватеев спрыгнул в яму, поднял брошенную лопату и завернул набок голову зверя – нет, не пришита, держится на позвоночном столбе, сухожилиях и высохших остатках тканей. И только сейчас разглядел, что останки, хоть очень похожи, но все-таки не человеческие и, судя по укороченным конечностям, принадлежат какому-то хищному животному.

– Это зверь, – сказал он и поднял голову, встретившись взглядом с экспертом. – Посмотрите, где-то должны быть когти.

Старый и опытный судмедэксперт сел там, где стоял.

– Не было когтей!.. Мне кажется, это оборотень. А если так, то надо уходить на отдых. И в самом деле, наверное, шейный остеохондроз…

– Пожалуй, да. – Савватеев выбрался из ямы. – Пора… Но сейчас придется отработать.

Карпенко стоял, обнимая дерево, и все еще давился от навязчивого смеха, готового и впрямь перерасти в истерику.

– Повеселился? – Савватеев наотмашь ударил его по лицу. – Теперь говори, что это за зверь?

– Ты что, обалдел? – Егерь запоздало дернулся в сторону.

– Это пока, чтобы привести в чувство. И кто же в яме?

– Медведь!.. А вы думали, оборотень?

– Насколько я знаю, медвежатина – деликатес. Что это вы мясо закапываете?

– Больной оказался!.. Баруздин в прошлом году иностранцев привозил, отстреляли, а медведь трихинеллезный. А я думаю, где он закопал?..

– Кто такой Баруздин?

– Районный охотовед…

– Почему медведь без шкуры?

– Шкуру сняли, трофей. Ее же не едят – на стену вешают, не заразишься…

– А где когти?

– На шкуре… С когтями снимают.

– Ладно, согласен. А что это ты ночью копал возле трансформаторной будки?

– Да крысы, зараза… Там дыра в земле, крысы лезут и рога грызут. Нетоварный вид…

– Пока отвечаешь правильно, – заметил Савватеев. – А зачем сверху медвежьей могилы камни положили? Надгробие, что ли? Обычай?

– Какой обычай? Чтоб лисы не разрыли, росомахи… Нажрутся, и пойдет круговорот… Ты оковы-то снимай! И надо бы принести извинения.

– Принесу. А скажи-ка мне, что за ходячий труп по лесам шастает? Черный такой, засушенный, как мумия?

– Да что вам везде трупы мерещатся?

– Не встречал, что ли? Ходит и плачет. Охотник за людоедами?

Карпенко отвечал быстро, не задумываясь, и смелел на глазах:

– Не встречал, не знаю. Браслеты сними!

– А ты ведь очень внимательный и догадливый человек, Карпенко. Старший егерь – это значит следопыт. Наушник у меня сразу заметил, хотя его практически не видать. Не поверю, чтоб ты охотился на зверей, а людей в лесу не замечал.

– А я на людей не охочусь! – отпарировал егерь. – Это вы приехали и устроили сафари на пенсионеров.

196