Прежде чем открыть бывшую трансформаторную будку, Савватеев обошел ее вокруг и отыскал то место, где ночью копали: скорее всего, это был еще один низкий, только на коленях вползти, вход, сейчас замурованный кирпичом, положенным на свежий раствор.
– Что у них там было? – спросил он у Тарантула.
– Склад, – отозвался тот. – Куча лосиных рогов лежит и мешки с комбикормом.
– Ладно, открывай!
Опер вытащил болт из петли и распахнул дверь.
– По одному на выход!
Из склада появился уже знакомый егерь Карпенко, сощурился на солнце, ухмыльнулся:
– Здорово, начальник! А грибником прикинулся!
– Здорово! – Савватеев заглянул внутрь. – Что же остальные?
– Спят! Ты их не буди, старые люди, пенсионеры…
У стены склада, на разложенных по полу мешках, прижавшись друг к другу, спали четыре чем-то похожих друг на друга старика и две старухи.
– Почему они спят? – изумился Тарантул. – Ничего себе нервы!..
– А что им делать? – засмеялся егерь. – Раз арестовали и закрыли – спи да спи. Они же чуть свет уже на ногах. Опенок ждать не любит, он на глазах растет.
– Зачем здесь лосиные рога? – спросил Савватеев.
– Пенсионеры попутно собирают, сдают. – Карпенко сегодня был словоохотливым и веселым. – Принимают по двадцатке за килограмм. Выгоднее, чем опята, если повезет…
– Возьми с собой женщин, и пойдем.
– Куда?
– Вскрывать могилу.
– Какую еще могилу? – Сквозь веселость вдруг проявилась его вчерашняя дерзкая наглость.
– Михаила Идрисовича Каймака.
– Не понял. А я-то здесь при чем? Иди и вскрывай!
– Пойдешь в качестве понятого.
– А-а!.. Вы что, могилу нашли?
– Нашли.
– Интересно!..
– Поднимай женщин!
– Они-то зачем тебе?
– При эксгумации нужны трое понятых, – соврал Савватеев.
Карпенко хмыкнул, поиграл бровями и вошел в склад. Там наклонился над постелью из мешков, растолкал старух, что-то сказал, и те послушно встали: население базы подчинялось ему беспрекословно.
Несмотря на говор, шум и суету, хладнокровные спящие старики даже не пошевелились.
– Во нервы! – снова восхитился Тарантул.
– Они фронтовики, – объяснил Карпенко. – Люди закаленные.
Едва покинули территорию и встали на старую дорогу, как егерь почувствовал себя неуютно и задергался: сначала сел на обочину, чтоб переобуться, мол, второпях портянки плохо намотал, потом стал рыскать взглядом по сторонам и срывать выросшие за ночь опята, складывая их в кучки, дескать, подниму на обратном пути. Проинструктированные бойцы будто бы не реагировали на это, хотя не спускали с него глаз, а Карпенко все дальше и дальше отходил от дороги, петляя из стороны в сторону, и Савватеев каждую минуту ждал побега, равнодушно плетясь позади молчаливых старух.
И все-таки не уловил момента, поскольку та, что постарше, вдруг схватилась за сердце и села на дорогу:
– Ой, господи… Грудь скололо…
Савватеев предполагал что-то подобное, но природа взяла свое и он все-таки отвлекся на этот возглас, а секундой позже увидел, как бойцы с криком бросились в лес, ударила автоматная очередь, и скоро послышался шум борьбы.
Через минуту согнутого до земли и закованного в наручники егеря вывели на дорогу и поставили перед Савватеевым.
– Ты убил Каймака? – Он схватил арестованного за волосы и завернул голову. – Отвечай быстро! За что убил? С кем закапывал? С хозяином базы? Говори!
Сломать Карпенко жестким психологическим натиском было невозможно – в глазах светилась дерзкая и тяжелая ненависть.
– А пошел бы ты… вместе с Каймаком! Ну, вы достали!..
Старухи тут же подступили с двух сторон, заголосили и даже норовили схватить за одежду:
– Да что же ты делаешь-то, батюшка? Да как у тебя рука поднимается на безвинного? Не смей его трогать!
Боец оттаскивал то одну, то другую, но они с цыганской прытью снова кидались к Савватееву:
– Что же это творится, господи?! Если при власти, так разговаривай, как положено! А то как фашист!.. Отпусти-ка его! Сейчас же отпусти!..
Еще минута, и они бы вцепились в волосы – уже тянулись крючковатыми руками, и жалобные причитания насыщались угрозой. Савватеев оттолкнул от себя егеря, вытер о траву ладонь, испачканую чужим потом.
– После эксгумации зарою вместо трупа, понял?
Старухи отступили, но все еще продолжали кричать, стоя на пути:
– Гестапо! Тебе только людей мучить, изверг! Не власть, а бандиты, зверье! Никуда не пойдем! Хоть убей! Понятых он взял! Видали?!..
– В наручниках уведу! – Савватеев равнодушно обогнул старух по обочине и пошел вперед.
Он всегда тяготился особыми полномочиями и, когда приходилось применять их, сильно страдал потом и как всегда мучился от бессонницы. Но в интересах государства это приходилось делать, несмотря на собственные чувства и муки совести.
Сейчас он ужаснулся, представив себе, как надевает наручники на сморщенные запястья старух, однако только стиснул зубы. А они, немощные и беззащитные, женским своим чутьем уловили угрозу и хоть с ворчанием, да поплелись следом.
Если бы от них, как понятых, потребовали подтвердить детали эксгумации в суде, они бы подтвердили, поскольку судья, также наделенный особыми полномочиями, сломает их в два счета…
Оставленные для охраны бойцы откровенно спали на солнышке, расстелив брезент, а медик расхаживал возле захоронения, по-зековски заложив руки назад.
– Олег Иванович! – кинулся он навстречу. – Послушайте меня! Я вспомнил. Иногда камни ставят на могилу как заклятие! Чтоб никто не потревожил праха. У меня был случай!..